Христорождественская церковь сгорела 27 марта 2009 года. Однако жители деревни надеются, что удастся построить новый храм на месте утраченного. Получено благословение митрополита Тверского и Кашинского Виктора на строительство. В настоящее время ведутся работы по возведению сруба.
Фотографии Н. Беляевой.
История храма
Село Ключевое Моркиногорской волости ныне Максатихинcкого района, находится в 28 километрах от Максатихи и 8 километрах от Моркиных Гор.
Деревянная церковь Рождества Христова была построена в 1906 году, имела два престола: Преображенский и Скорбящей Божьей Матери. Церковь стояла на цоколе из валунов в северо-западной части села, обшита тесом.
В приходе было семь деревень, 555 мужчин и 571 женщина, все карелы.
При Советской власти церковь не закрывалась. Было лишь утрачено крыльцо южного фасада.
Приход образован в начале ХХ века. Сведений за 1901 год нет. В 1915 году служили: священник Александр Орлов, 39 лет, псаломщик Павел Вертинский, 29 лет.
Священник этой церкви Александр Степанович Диевский был репрессирован в 1937 году, реабилитирован в 1989 году.
Сторож церкви Семен Михайлович Воронов, 1871 года рождения, уроженец и житель села Ключевое, арестован за антисоветскую агитацию 17 августа 1937 года и в тот же день расстрелян. Полностью реабилитирован 1 июня 1989 года.
До 27 марта 2009 года настоятелем храма служил игумен Варсонофий (Аксёнов Анатолий Алексеевич).
Прихожане меня любили
Ровно два года назад, 27 марта 2009 года, в селе Ключевая под Максатихой сгорела деревянная церковь. Она простояла, как в сказке, сто лет и три года, и даже в советские годы очень надолго не закрывалась. Но, увы, в наше время при невыясненных обстоятельствах отремонтированная церковь с полностью замененной проводкой сгорела дотла.
Служил в храме до пожара священник Анатолий Аксёнов, в монашестве игумен Варсонофий. Старенький, очень симпатичный и ласковый батюшка пользовался заслуженным уважением далеко за пределами Максатихинского района. К нему за советом и утешением ездили из разных мест, даже из Москвы. Когда храм сгорел, в селе устроили временную церковь в здании клуба. Игумен Варсонофий служил еще полтора года. Сейчас ему семьдесят, но здоровье, и так далеко не блестящее, стало подводить. Последнее время он жил под Тверью, проходил курс лечения.
Отец Варсонофий — хороший рассказчик, к тому же повидавший немало на своем веку. Даже для людей достаточно далеких от церкви его воспоминания наверняка покажутся интересными. Из них хотелось бы выбрать рассказы о старых церковных людях, простых деревенских и городских, на которых держалась всегда Россия. Пусть его воспоминания будут для них знаком нашей благодарности и памяти.
«Я в 1941 году родился, еще до войны, и испытания жизненные перенес, и бедность, и всё — с самого раннего возраста. Не привык, как говорится, к богатству. У нас в Суходоле дом был маленький, даже двора не было. И все равно, помню из детства: тепло было, всё жило. Я изпод Кесовой Горы, и до сих пор у меня в сердце Кесова Гора. В Суходоле, где я родился, церковь старинная, она и сейчас стоит, хотя ни окон, ни дверей уже нет, закрылась в 1959 году, священника не прислали…
Я с шестилетнего возраста в церковь ходил. Бабушка была в церковной «двадцатке». Помню, я был маленький, выучил наизусть «Христос воскресе!». И сидим с бабушкой за столом, поем, а в доме было подполье открыто, тетка Маруся рассмеялась, глядя на нас, да от смеха чуть в подполье не упала.
И так и осталось в памяти у меня: маленький домик, и в нем тепло всегда. И колодец возле дома, вода хорошая в деревне, вкусная. Люблю я маленькие дома…
Окончил я Одесскую семинарию. Почему Одесскую, хотя в Питере тогда жил и работал? Как из Суходола уехал, всё хотел в семинарию поступить. А в Ленинграде не принимали. Я упрямый человек: в армии замполиту говорил, что буду батюшкой, с работы меня увольняли, а я все равно стоял на своем. Когда в школе еще учился, вызывали на линейку: почему ходишь в церковь? Жаловались отцу Николаю Кулакову, священнику церкви в Суходоле. А он говорил: «Я не имею права запретить мальчику посещать церковь». Я и в Питере в Никольский собор ходил. Там узнал Алексия, будущего патриарха, он тогда был митрополитом Эстонским, служил в Ленинграде, вот он меня разузнал хорошо, и я через это только «пролез» в семинарию.
В Одессе было хорошо. В Ильинском соборе я был алтарником. Меня бабуленьки жалели. Как день рождения, 25 апреля, — подарки, однажды часики подарили. Я спрашиваю матушку, которая свечами торговала: «Тетя Валя, кто? Кто подарочек положил?» Она мне: «Не скажу». — «Ну, скажи». Еле уговорил, созналась: «Может, тетя Фрося…»
А была такая, ездила в поездах кондуктором. Только она появится в церкви, прошу: «Тетя Фрося, ты ли мне часы подарила? Кому спасибо?» Она мялась, мялась: «Ну я…» Добрые люди были, светлые. И хорошо было с ними.
Я ведь и в Академию духовную поступил. Но проучился месяц, бросил. Мать больная, как оставишь ее? Мне бы на заочное, да не надоумил никто сразу, а потом уже, чтобы восстановиться, надо на прием идти к митрополиту Никодиму (Ротову), он наставник был нынешнего патриарха Кирилла. Митрополит Никодим слыл строгим, я испугался и не пошел. Не люблю начальства, помните, как у Державина: «Подальше от царей — и будешь цел».
Рукополагали меня во священника в Иванове. Я когда приехал в Калинин в 1971 году, 24 июля, пошел договариваться, чтобы меня рукоположил владыка. Тогда им был Иннокентий (Леоферов). Ну вот, я к нему прибыл, а он слег совсем: рак. Говорит: «Анатолий Алексеевич, вот я какой дряхлый, не могу тебя рукоположить». Стали звонить во все епархии, согласился Ивановский владыка, Феодосий (Погорский), Царство Небесное. Он мне и говорит: чего тебе в Калинин ехать, оставайся у нас. Отвечаю: нехорошо вроде, нечестно с моей стороны. И владыка Феодосий достает деньги в пакете — мне на обратный билет. А я и деньги не взял, поскромничал. Он говорит: «Смотри, какой богатый, денег не берешь, ну ладно». Иду на автовокзал, чтобы обратно ехать, голову повесил, чуть не плачу. Как же: вопервых, билеты расхватали, вовторых, нет денег. И подошел ко мне грузин: «Слушай, дарагой, што такой печалный?» — «Вот, — отвечаю, — денег нет доехать до Калинина». — «Слушай, дарагой, поехали с нами». Я сел к ним в машину, сижу, переживаю. У них у обоих трубки, а я человек некурящий. Думаю, завезут в лес и поминай как звали… А они довезли куда надо, денег не взяли, недалеко от епархии в Калинине высадили, говорят: «Дойдешь дальше?» — «Да, — говорю, — дойду».
И как раз я вхожу в епархию — выносят гроб: владыка Иннокентий помер.
При владыке Калининском и Кашинском Гермогене (Орехове) я служил на разных приходах, в Калинине бывал мало. Но все равно встречался с ним. Удивительный был человек! Помню, служил в Сонковском районе, приехал по делам в епархию. Вхожу в кабинет, владыке в ноги кланяюсь. А владыка Гермоген говорит: «Не надо мне так кланяться, я хоть и владыка, а простецкий. Пойдем ко мне в кабинет. Ну, давай проверим голос твой, спой мне величание какоенибудь». Спел я величание преподобному Сергию. Ему понравилось, он меня на хорошем счету имел. Когда Гермоген перевелся в Краснодар, хотел меня забрать, только я не согласился. Замечательный был владыка. И фотограф хороший, и самовары лудил сам, и шайки делал. Мне говорил: «А владыкой я только на службе».
Еще помню похороны одного священника. Сутки покойник лежит, и через сутки к гробу уже не подойдешь. А я и ляпнул: «Владыка, раз портится, может, этот священник и не настоящий священник был?» Владыка Гермоген отвечает: «Ох, как ты ошибаешься». Подходит к полке, достает книгу: «Вот тебе, прочитай, потом скажешь». А это «Братья Карамазовы» Достоевского. Еще он говорил: «У каждого человека должны быть свои черви».
В 1973 году я служил некоторое время по совместительству в Венецианове Удомельского района. В Венецианове церковь старинная. Венецианов художник ее восстанавливал, все иконы его, тогда прихожане всё это еще помнили, любили рассказывать.
Там старый батюшка был, его убили, говорят, что цыгане, убили вилами. Я и ехатьто боялся туда. Но все обошлось хорошо. Бабки даже полюбили меня. Я их своему распеву одесскому научил. До сих пор, наверное, так поют. Я люблю, чтобы в церкви распев был певучее.
Когда приехал в Венецианово в первый раз, то не знал, что домов церковных у них два, старый, совсем разваленный, и недалеко, возле речки, новый домик для батюшки. Когда приехал, спросил на улице, мне показали старый домик. Захожу, вижу: чтото не то. Кровать упавши, сено в углу, потолок наклонился в одну сторону, другая потолочина на подпорке держится. Ну, не выбираю, лег я на это сено, заснул. Просыпаюсь — их староста стоит, Анна Николаевна Автономова, она меня нашла всетаки — и плачет. Я ей говорю: «Чего ж ты плачешь?» И она мне: «Как же мне не плакать! Батюшка, ни один пес, ни одна собака не легла б спать сюда, а ты спишь». Я говорю: «Да ничего, поспал вроде». — «А плачу я от горя, — она продолжает, — у меня в Гарусове убили моего Толю, сына. А ты прямо копия его, копия, и зовут так же». Ну, понятно, прием был от них мне самый лучший. Анна Николаевна потом часто ездила в Ключевую ко мне в церковь. Сейчасто умерла уже…»
О служении в Ключевой отец Варсонофий может рассказывать долго. Шутка ли — почти сорок лет жизни отданы этому карельскому селу на окраине Максатихинского района.
Отцу Варсонофию хочется пожелать здоровья и, как принято, «многая лета». Надо сказать, что заслуги его перед церковью оценены: за многолетнее безупречное служение даны многочисленные церковные награды, среди них орден святого благоверного князя Даниила Московского третьей степени. Но главное, что он заслужил за все эти годы, — любовь людей. И она дороже всех церковных и светских наград.
Павел ИВАНОВ.
